Задача двух тел

– Хреново, че еще сказать, – подал голос Санек, размазывая остатки майонеза по тарелке. Помолчали, пока тишина в кухне не сделалась почти физически ощутимой. Отчего-то Санек избегал смотреть Грише в глаза. Чувствовал свою вину за то, что не помог в тот день? Но в чем он был виноват? И чем мог помочь, если родители не пустили дальше порога? – Мать-то в курсе, где ты?

Гриша кивнул.

– И надолго?

– Пока не пойму, что делать.

Санек поковырял языком в зубах.

– Тебе надо развеяться. Тут сегодня компания на хате собирается. Не хочешь со мной? Познакомишься с кем-нибудь.

«Только не оставляй меня одного. Я боюсь потерять контроль. Я боюсь потерять себя…»

Вслух он этого, конечно, не произнес.

…Дверь открыл прыщавый бритоголовый парень с бутылкой пива в руке. Рассеянно оглядел их с Саньком, быстро обернулся на коридор, но дождаться ответа, ждут ли здесь кого-нибудь еще, было не от кого.

Из колонок музыкального центра в зале грохотала музыка. Под крючками для одежды валялись по меньшей мере пятнадцать пар обуви. По уровню шума, по нетрезвости голосов, доносившихся из комнат, было сразу понятно: никого, кроме самоуправленцев-подростков, дома нет. Санек бодро сбросил кеды и скрылся в дверном проеме, мгновенно забыв о Грише.

Стол стоял в центре комнаты в окружении двух вытертых плюшевых кресел и перенесенных с кухни табуреток. В шкафу поблескивал пыльный хрусталь, фарфоровые статуэтки выстроились на книжных полках. На балконе курили и тоже разговаривали. Ветер высоко задирал тюлевую занавеску. Кто-то ткнул ее конец за подлокотник кресла, чтобы не лезла в еду. Телевизор транслировал передачу с «A-one». На мельтешащую картинку не обращали внимания, а докричаться до зрителей та не могла – звук тонул в музыке, либо его нарочно сбавили на минимум.

Царила деятельная суета. С кухни периодически покрикивали, чтобы не нажирались раньше всех и принесли еще тарелок. Первую просьбу тихо игнорировали.

Закусывали по традиции: масляными шпротами, солеными помидорами из трехлитровой банки, куда лезли прямо руками, вытертыми о разложенные на столе старые газеты. У плиты стояло несколько бутылок цветной газировки. Для девчонок, которые показательно морщились при виде водки, но не слишком рьяно отнекивались, когда им предлагали пропустить стопку вместе с остальными.

Один раз среди незнакомых людей снова мелькнул Санек. Гриша поймал его за локоть.

– Скажи, а в честь чего поляна?

– У Валерона сестры парень из армии вернулся. Собрались всей компанией.

Он опять исчез в коридоре. Гриша сел на диван у стены.

От воспоминаний о событиях, произошедших всего несколько месяцев назад, на душе становилось черно и гадко. Хотелось напиться, отключить мозг хоть ненадолго, выйти в открытый космос, без чувств, без мыслей, без сожаления. Гриша бы так и сделал, но давящая слабость распластала его, приклеила к обивке. Пришло старое ощущение, будто из тела вынули какие-то важные пружины, и без них невозможно теперь нормально существовать.

Сквозняк гонял пыль, хлопал форточкой. На стене напротив дивана висели старинные часы-домик с маятником и увесистыми даже на вид золочеными гирьками. Маятник равномерно покачивался из стороны в сторону, унося сознание в вязкие бесцветные дали.

Рядом простучали каблуки. Сидушка справа прогнулась под весом верткой черноволосой девчонки.

– Скучаешь? – стрельнув взглядом жирно подведенных глаз, весело спросила она. Оправила разметавшийся кринолин эмо-юбки, наклонилась, проверяя надежность шнуровки на высоких черно-розовых сапогах. Что-то ее там не устроило. Незнакомка раздосадованно цокнула языком, завозилась.

– Не сильно, – честно признался Гриша, не поворачивая головы. Диван ходил ходуном и противно скрипел. Звук действовал на нервы.

– А я скуча-а-ю, – не замечая невнимания, протянула девушка и продолжила ерзать. – Кстати, Ника, – она наконец закончила с нарядом, устало откинулась на спинку. По-детски заболтала длинными худыми ногами. – Здесь все только пьют, спорят и трахаются по углам, а у меня нет желания присоединиться к первым двум.

Ника недвусмысленно прищурилась, покосилась в сторону Гриши. Он только хмыкнул.

– Хочешь, покажу тебе комнату моего брата? Обещаю, он не узнает. Зато будет весело.

Девушка поднялась, тряхнула косой челкой и вопросительно-требовательно посмотрела на него. Глаза чернющие. Линзы?

Не дожидаясь ответа, она схватила Гришу за запястье обеими руками и потянула за собой. Легко, точно внутри нее жила свернутая пружина, которая требовала движения. Он равнодушно повиновался. Неожиданно возникшая рядом с ним Ника – в тот момент, когда Грише отчаянно не хотелось ни с кем разговаривать, – оказалась будто специально послана развеять скуку, расшевелить. У нее жизненных пружин было хоть отбавляй. И судя по взгляду, Ника знала, как ими можно поделиться…

Они ввалились в единственную пустую комнату, впиваясь друг в друга ртами, точно изголодавшиеся птенцы, упали на застеленную покрывалом кровать. Ника дышала часто и глубоко, волосы разметались вокруг ее головы и по-змеиному извивались, пока она шарила руками в поисках Гришиной ширинки.

Не слишком она походила на счастливую девушку, у которой парень только сегодня вернулся из армии. Кожа покрылась испариной и влажно блестела. Губы припухли, сквозь них вырывалось и щекотало шею горячее дыхание.

– Подожди…

Стало неудобно. В прямом смысле. Гриша отстранился, запустил руку под покрывало. Пальцы нащупали холодную обложку. Он вытащил на свет учебник – «Физика» за десятый класс. Замызганная и затертая настолько, насколько нельзя изуродовать книгу чтением. Глянцевое покрытие вздулось волнами, углы погнулись, по срезу страниц тянулись ругательные надписи. Задняя часть обложки оказалась наполовину оторвана. С учебником творили все что угодно. Кроме его прямого назначения.

– Мой брат прячет в них заначки. А потом не может вспомнить, в какой именно. Один раз сдал в библиотеку всю выручку. Орал на весь дом, думала, разнесет комнату, – Ника хихикнула с придыханием. Куда-то разом делись и настрой, и наигранная страсть, и запах – запах жаждущего, голодного тела, который она источала. Гриша не мог объяснить, но теперь, переведя взгляд с увечной книги на девушку, понял – она такая же. Использованная…

В учебниках по физике тела постоянно сталкиваются либо притягиваются, создают термодинамическое равновесие, действуют друг на друга, обмениваются энергией.

В ладонь колко ткнулось, точно выскочила из матраса пружина. Гриша отстранился от Ники, сел на краю кровати. Он не верил в существование любви на уровне души и уже тем более не считал, что должен посвятить свою жизнь мифической единственной, но вот так, случайно, мимоходом, с ней показалось ему неправильным.

Он не был готов использовать ее силы даже в попытке выжить. Не пустота внутри него оказалась – яд. И очиститься одним переливанием было невозможно. Попробовав, он понял теперь совсем отчетливо.

Гриша подцепил с пола свитер и, на ходу застегивая молнию на штанах, отошел к раскрытому окну.

– Это все? – выгнула тонкую бровь Ника. Непонятно, чего в ее голосе звучало больше: удивления, насмешки или сожаления. – А я думала, ты нормальный.

– Я тоже так думал. Забей.

Он вдруг почувствовал странное отторжение. Оно случается, если долго общаешься в компании одних и тех же людей – приходится время от времени отдирать себя от чужого разума, чтобы не прирасти к нему намертво, не раствориться в «общем бессознательном».

– А я тебя раньше здесь не видела, – не унималась Ника. Гриша не знал закономерностей женского тела, но у нее либидо напрямую было связано с говорливостью. И в каком-то плане Ника была здесь ненасытнее. – Ну, на районе. Ты новенький? Только переехал, да?

– Да.

– И чем ты занимаешься?

«Вот зануда!»

– Я художник, – соврал Гриша и почувствовал жар в щеках, а вместе с ним – странную радость: хоть кто-то будет знать о нем хорошее. Пусть выдуманное.

– О, здорово! А нарисуешь меня?

– Я не рисую девушек.

– А кого ты тогда рисуешь?

– Цветы.

– Почему цветы?

– Они не задают тупых вопросов!

Гриша вынул из заднего кармана недоконченную пачку. Помялась. З-зараза… Не оборачиваясь, щелкнул зажигалкой, шумно и жадно затянулся, глядя через потускневшее окно на яркий, но точно нарисованный, неживой двор в окружении панельных новостроек.

Пятнадцать тысяч или даже миллионов тонов безысходности, серости и тоски.

Какие тут пейзажи, берега океанов, накаты волн, зыбкий горизонт и резкие силуэты чаек. Другие страны, люди, не похожие на здешних: думающих, где взять лишних денег, чтобы протянуть еще один гребанный день и прокормить семью с голодным выродком в придачу. В этой бетонной клетке?

А цветы – они знакомые, простые и в то же время прекрасные.

За дверью тем временем что-то изменилось. Гриша не сразу понял, куда исчезла музыка, долбящая непрерывным фоном из соседней комнаты. Вместо нее доносилась перебранка на повышенных тонах, но с неразборчивыми издалека словами. Ника заткнулась, перекатилась со спины на живот, отжалась от кровати и села, торопливо оправила майку и кофту, похожую на порезанные лоскуты.

– Если они зайдут, мне пиздец, – пояснила она, зашнуровывая ботинки. Когда только успела снять? – Тебе тоже. Братиш не терпит, когда другие самцы заходят на его территорию. – Ника швырнула в Гришу учебником. – Выметайся.

Выметаться пришлось в ту же комнату со столом, на голоса. И несмотря на общий гвалт, их с Никой сразу заметили и обернулись. Повернулся и он.

Парень с физиономией уголовника. Кривоватая улыбка, прищуренные буравчики-глаза, на этот раз не затуманенные химическим кайфом, бесцветные брови, желваки на скулах, будто он перемалывал что-то зубами, готовился сожрать.

Гриша вздрогнул и споткнулся о порог. В голове пронеслись картинки братского подгона на первом этаже заброшенной стройки, обрывки чужого разговора.

Парень, у которого проблемы с цыганами. У которого из-за наценок клиенты легли на дно. Парень, который продает смерть. Сознательно и оттого зло.

«Теперь ты знаешь место, где он живет. Теперь ты приползешь сюда, когда станет совсем хреново, будешь выть и валяться под дверью, отдашь последнее, а он посмотрит с жестоким равнодушием, осклабится угловатой хищной мордой. Он обменяет грамм за душу, привяжет к себе жгутом для инъекций, спустит твоего внутреннего зверя с цепи и, смеясь, скажет «фас»…»

– Ты еще кто такой? – не сразу перестраиваясь на нормальный тон, спросил он у Гриши.

В нем не проглядывалось ничего от обреченной безысходности Ромки, от его ломких, неловких чувств, от слабой человечности, спрятанной внутри. Ленивая мягкость движений – была. И в общем-то Валерон выглядел увальнем. Придурковатым друганом, с которым не тягостно чувствовать себя глупым и несерьезным. Но был он и другой.

Амбициозный нахал. Тихая мразь. Душа своей бездушной компании.

Гриша сразу это уловил – по запаху, по взгляду, по движениям.

Низкая девчонка, которую Валерон прижимал к боку собственническим объятием, смотрелась по сравнению с ним ненастоящей. Хрупкой игрушкой. Уменьшенной моделью в руках взрослого человека.

– Это Гришаня, мой кореш. Расслабься, Валерыч, свой человек, – вовремя вынырнувший сзади Санек похлопал Гришу по плечу.

К горлу подкатила тошнота. Снова, как в заброшенной больнице, возникло неосознанное желание поискать вокруг что-нибудь тяжелое.

– Ну, пообщайтесь. Время есть, – фыркнула девочка, выпуталась из-под руки и почти выбежала в коридор. Хлопнула дверь.

Ника усмехнулась.

– Они бы не подходили друг другу так идеально, если б постоянно не собачились… Эй, ты куда?!

– Мы, видимо, позже пообщаемся, – уверенно сказал Валерон.

Гриша быстро прошел в прихожую, в темноте нащупал в груде обуви свои ботинки, кое-как втиснулся в них и выскользнул на лестничную клетку.

Думал спрятаться, отсидеться в углу, переждать. Вот и получай! Хотел убежать от проблем.

Но от себя, как известно, не убежишь…